Право крови - Страница 96

Из входа в таверну показался Джордж Невилл, вынужденный спуститься не иначе как из-за прокатившейся по комнатам вести о том, что снаружи стоит сам король. Вокруг на сотни ярдов прекратилось всякое движение: прохожий и проезжий люд замер в благоговейном разглядывании молодого человека, повелевающего Англией.

Перед Эдуардом архиепископ преклонял колена всего раз, на коронации. Сейчас на нем был богатый плащ, а под ним шитье риз, но, видя, что монарх на самом деле здесь, он степенно приблизился и опустился перед ним на одно колено, чувствуя на себе волчьи взгляды окружающих короля рыцарей. Не один из них при виде близящейся фигуры взялся за рукоять меча. В коленопреклоненной позе Джордж Невилл держался до тех пор, пока Эдуард не буркнул ему встать.

– Как много людей и лошадей, – тихо отметил архиепископ. – Я – слуга вашего величества. Что изволите повелеть?

Церковнослужитель Джордж Невилл был ниже короля почти на голову, однако шириной плеч не уступал ни одному из этих вояк. Встав и распрямившись, он посмотрел на них со спокойным достоинством – ни тени заискивания или страха.

– Я пришел забрать Большую Печать, ваша милость, – молвил Эдуард. – Можете передать ее присутствующему здесь Роберту Киркхэму, Хозяину Свитков. У него она будет в надежной сохранности.

Джордж побледнел лицом, а глаза его потрясенно расширились.

– Вы освобождаете меня от должности канцлера, Ваше Величество? Я чем-нибудь провинился? Не справился со своими обязанностями?

Было видно, что Эдуарда сковывает неловкость – на его лице и шее проступили пятна гневливого румянца.

– Вовсе нет, ваша милость. Просто я решил передать Большую Печать другому.

– Кто же тогда будет предписывать судей и назначать суды по делам, которые уже находятся в моем ведении? К кому мне перенаправлять просителей и раскаявшихся? Ваше Величество, я… не могу понять.

Невилл оглядел зловеще вперившихся в него рыцарей.

– Вооруженные люди? Ваше Величество полагали, что я окажу сопротивление? Но… как? На вашей коронации я давал клятву верности!

Эдуард зарделся еще сильней. Он представлял себе ярость, желчь и лукавое словоблудие, но не эту обезоруживающую уязвленность, что была на лице архиепископа. Сомкнув губы, король безмолвствовал, глядя, как негодование утихает, а Джордж никнет плечами.

– Маррен! – позвал архиепископ. – Принеси сюда королевскую печать. Она у меня, в кожаном мешочке с золотым гербом. Мешочек тоже захвати, коли ее забирают.

Слуга со всех ног кинулся в гостиницу, громыхая по лестнице и исчезая в архиепископских комнатах. Джордж Невилл на улице постепенно приходил в себя. Король по-прежнему стоял в угрюмом молчаливом выжидании. Вокруг тихо скапливалась разношерстная толпа: мужские, женские, детские лица взирали на происходящее кто с пугливым восторгом, кто с благоговением.

– Ваше право назначать канцлера по своему усмотрению я не оспариваю, – видимо стесняясь происходящего, негромкой скороговоркой проговорил архиепископ. – Однако складывается впечатление, что меня оговорили.

Он повел ладонью в сторону рыцарей, тесно стоящих с холодной угрозой на лицах.

– Я – духовное лицо и верноподданный. До этой минуты я был еще и канцлером Англии. Верность свою я сохраняю, и духовность тоже. Они во мне неизменны.

Эдуард склонил голову, принимая эти слова, но оставил их без ответа.

Тормозя по глинистой дороге, подлетел запыхавшийся слуга, на плече которого болтался перетянутый ремешком мешок. Этот мешок король передал донельзя сконфуженному Хозяину Свитков, который с невнятным бормотанием наспех проверил его содержимое и прикрепил Печать к луке седла.

Резкими угловатыми движениями Эдуард и его железная свита уселись в седла. Видя, что монарх готовится уезжать, толпа быстро и бесшумно расступилась. Королевская кавалькада ударила галопом на восток, в сторону Ладгейта и Лондона. На месте остался один архиепископ, глядя ей вслед со строгой печалью.

26

Дворец Лувра, как и ожидалось, впечатлял: размером втрое больше лондонского Тауэра, и это не считая просторнейших садов. Когда Париж был под англичанами, Лувр почти что пустовал. Лишь небольшая его часть использовалась под конюшни и жилье королевских помощника и гувернера.

Увы, все это, безусловно, было в прошлом, и на возвращение этих дней рассчитывать не приходилось – разве что наблюдать когда-нибудь с того света. Душу томило проезжать по местности, которая легко могла бы сравниться с Кентом, Сассексом или Корнуоллом. Нормандия и Пикардия так походили на Южную Англию, что совершенно естественно смотрелась тяга английских королей прибрать их к рукам, и подобное раз или два случалось в истории. Озирая нарядные живые изгороди, что тянулись вдоль берегов Сены, казалось, на мили, Уорик улыбнулся своему отражению в одном из дворцовых окон. Впрочем, с возложенными на него ожиданиями подобные мысли казались неуместны.

Присутствие молодого герцога Кларенского делу, надо признать, совершенно не вредило. С того момента, как об их прибытии во французскую столицу было объявлено официально, король Людовик и его самые знатные придворные не скупились ни на подношения именитым гостям, ни на лесть. Само присутствие брата короля Эдуарда встречало щедрое одобрение, словно присылка Кларенса ко двору свидетельствовала об обновленном желании англичан к поиску мира и легализации торговли. Помогало и то, что юный герцог прекрасно говорил по-французски – настолько, что Уорик был вынужден указать ему ограничиться комплиментами дворцу и городу.