Право крови - Страница 121

121

Уорик слегка расслабился. Коня он передал в попечение конюшему, а сам через вторые ворота прошел в просторный внутренний двор. Глаза его непроизвольно поглядели вверх, на башню, где находилось место заточения Эдуарда. Сзади увязался распорядитель замка с каким-то там нытьем о какой-то части имения и размерах земельной ренты. Граф даже не слушал, весь сосредоточившись на отрезке пути, который ему предстояло проделать. Когда распорядитель иссяк, хозяин с отсутствующим видом, не оборачиваясь, поблагодарил его. Тот отстал, а Ричард пошел через двор, окруженный окнами каменного сырого дома, словно ожившего с прибытием хозяина: вот и окна приветливо засветились золотистым светом. На ходу Уорик похлопал перекинутую через плечо суму, ощущая внутри увесистую стопку бумаг и пергаментов.

За лето, проведенное в плену, Эдуард не изменился. Говорят, что ни день он часами метался по комнате, поднимая стулья и кровать или же принимая какие-то немыслимые позы, сочетая их с резкими движениями. В просьбе насчет меча ему отказали, не дав даже затупленного учебного оружия: мало ли что он с ним вытворит? Не доверили монарху и бритву, и в итоге он отпустил косматую темную бороду: ни дать ни взять одичалый отшельник.

Уорик с ревнивинкой подметил, что мощи в фигуре короля не убавилось – во всяком случае, на вид (молодость, одно слово). Уже на входе в комнату чувствовался запах пота – с сыроватой мускусной привонью, не лишенной даже приятности, как, например, воньца мочи на собачьих лапах. На Эдуарде была та же котта, что и в день пленения, хотя было заметно, что она выстирана, а в паре мест даже аккуратно заштопана. У дворецкого и слуг не было поводов питать к королю неприязнь – или, во всяком случае, хватало ума ее не выказывать. Ричард молча указал на просторное, тронного вида кресло: начинать непростую встречу, согласитесь, сподручнее без нависающего над тобой грозного силуэта. Правителю нравилось быть выше ростом, чем остальные, – так было всегда. Сейчас Эдуард, кривя губу, опустился на скрипнувшее под его весом кресло. Никакой расслабленности в нем не наблюдалось – каждый мускул напряжен, в глазах готовность вскочить при любом резком движении.

– Чему обязан твоим визитом на сей раз? – с мрачной снисходительностью осведомился он. Уорик открыл было рот для ответа, но король нетерпеливо перебил его: – Имей в виду: я неплохо осведомлен. Голуби и конные курьеры делают свое дело. Позволь угадать: ты здесь, чтобы огласить одно из двух возможных решений.

Эти слова пленник произносил, подавшись вперед и обхватив ручищами подлокотники кресла. Удушливой волной ощущалась исходящая от него угроза. Хозяин замка поднялся и вполне осознанным движением поставил между ними свой стул. Эдуард смотрел холодно и оценивающе – терпение его, судя по всему, иссякало. То ли от запаха пота, то ли еще от чего, но возникало ощущение, будто за спиной кто-то крадется. Уорик нервно оглянулся: там в паре шагов стояли двое караульных, бдительно следя за узником – не ринется ли тот на собеседника. При них были литые железные палицы, ударов которых не выдержат ни плечи, ни тем более голова. Ричард с нарочитой неторопливостью потянулся и снова сел, глядя на молодого великана, под которым даже массивное кресло смотрелось стульчиком.

При виде нервозности своего визави Эдуард язвительно осклабился:

– Значит, убивать меня ты не торопишься, иначе уже отдал бы приказ своей страже.

Его взгляд упал на суму Уорика, бурая кожа которой от времени и непогод стала лысой и задеревенелой.

– Что там у тебя, Ричард?

– За все время, что я тебя знаю, я не видел, чтобы ты нарушал своих обещаний, – заговорил граф. – Помнишь, мы как раз с тобой об этом разговаривали? Еще до Вестминстера: когда ты спросил, чего народ хочет от короля. И я тебе ответил: он хочет себе государя, который будет держать свое слово.

– Н-да, – хмыкнул Эдуард, припоминая. – В отличие от тебя, Ричард. Ты-то свой обет передо мной как раз нарушил. Обрек свою душу на проклятие, и все ради чего?

– Если б я мог вернуть что-либо из содеянного, я бы это сделал. Даю тебе в этом слово, если оно чего-либо стоит.

Такая истовость удивила правителя. После долгого и пристального взгляда он кивнул:

– Верю, что ты говоришь это искренне, граф Уорик: просишь меня о прощении. Как знать, может, оно и будет тебе дано.

– Я намерен этого добиваться, – твердо сказал граф.

В эту минуту он чувствовал себя просителем, а не стороной, требующей выполнения условий. Само присутствие короля источало непререкаемую властность: Эдуард был словно рожден для ношения короны. Словно волна накатила, под гнетом которой тянуло преклонить колена. Но на ногах Уорика удержала судьба Невиллов, и в частности его братьев.

– Я намерен просить тебя о помиловании и прощении за все противоправные деяния, прегрешения и нарушенные клятвы, – произнес Ричард. – Мной или моим семейством. Я полагаюсь на твое слово, Эдуард. Я знал тебя еще отроком, который на кругу схватывался с солдатами гарнизона в Кале. Я никогда не слышал, чтобы ты нарушал клятву, а потому готов принять твою печать на пергаментах, подготовленных моими писцами.

Не сводя с монарха взгляда, Уорик полез в суму и, повозившись, нащупал там серебряные половинки Большой печати. Услышав их позвякивание, Эдуард впился в них взглядом.

– Прощение за то, что меня держат узником, – задумчиво изрек он. – За нарушение данной мне клятвы. За то, что ее нарушили твои братья Джордж и Джон Невиллы.

Ричард зарделся. Рану можно очистить, если притиснуть к ней раскаленный клинок, прижигающий весь яд.

121