Право крови - Страница 85

– Будь по-твоему, – хрипловато выдавил Джон. – Отдаю Генриха Ланкастера тебе под караул. Еще даю дюжину моих людей, чтобы обеспечить безопасный проход через город к Тауэру. А то при виде его на вашем пути соберутся толпы.

Уорик степенно кивнул, отрадно тронутый тем, как младший Невилл возмужал за это время. Он все еще был очень гневливым молодым человеком, но присутствие на казнях десятков ланкастерских рыцарей, капитанов и лордов давало о себе знать. Быть может, вся эта кровь несколько остудила тягу Джона к мести, хотя бы немного. Хотелось на это надеяться.

Генрих не противился, когда Ричард взял поводья у того, кто их держал, и через Ладгейт повел лошадь в город. Здесь над улицами высилась тяжелая громада собора Святого Павла, внутри которого тихо, ангельски пели голоса.

* * *

В темноте лондонский Тауэр был местом откровенно пугающим. Главные ворота освещались всего двумя небольшими жаровнями на железных столбах. Мутной желтизной светились каменные глазницы воротной башни, а стены внутри терялись во мраке. Высокопоставленным узникам разрешалось иметь у себя в казематах свечи и светильники, которые на срок заключения должны были по желанию поставлять семьи заключенных. Но в большинстве своем древняя крепость не освещалась, и камни ее сливались с текущей поблизости черной рекой.

Прибытие Эдуарда Уорик заслышал задолго до того, как увидел. Он нервно сглотнул, толком не зная, свидетелем чего ему в эту ночь предстоит стать. О том, что он прибудет, король известил загодя, и потекли часы ожидания, на протяжении которых стража Тауэра носилась чуть ли не бегом, все проверяя и обо всем докладывая констеблю Тауэра, чья служба начиналась и заканчивалась присутствием здесь правителя. Растянутый комплекс башен, строений, узилищ и рвов был исключительной собственностью монарха, включая Королевский монетный двор и зверинец в этих стенах. В отсутствие короля Тауэром управлял констебль, надзирая за всяким перемещением стражников и ключей.

Ворота отворились, впуская Эдуарда и группу из трех вооруженных всадников, с бойким цокотом, стремительно, как предпочитал сам король, внесшихся во двор. Здесь они спешились и двинулись за Эдуардом и идущим впереди констеблем, который повел их к комнатам, куда заточили Генриха.

Вначале до слуха донеслось позвякивание металла, и уже затем показался сам Эдуард – простоволосый, с сумрачным лицом. Уорик опустился на одно колено и склонил голову. Молодой король тяготел к внешним проявлениям почета, хотя обычно являл добродушие и быстро поднимал коленопреклоненных на ноги.

– Встань, Ричард. А то еще колени разноются на этих холодных камнях.

Уорик ответил сухой улыбкой, хотя замечание было верным: в свои тридцать шесть, когда ему случалось надавить на колени всем весом, он чувствовал, как их острой спицей пронзает боль.

– Моего брата Джорджа ты знаешь, – непринужденно сказал Эдуард, глядя мимо Ричарда в каменное ответвление коридора.

Уорик с улыбкой отвесил поклон:

– Да уж как не знать! Добрый вечер, ваша милость.

Три года назад, на формальной коронации Эдуарда, этот пятнадцатилетка был объявлен герцогом Кларенским и поднят своим старшим братом из безвестности к вершинам богатства и власти.

Превратности детства и невзгоды войны у Йорка пережили всего три сына – прекрасное обоснование для того, чтобы обоих своих братьев Эдуард возвел в высший ранг знатности. Не исключено, что щедрые подарки и высокие титулы были своего рода компенсацией за утрату горячо любимого отца. Ступая в тишине по угрюмому коридору к узилищу Генриха, Уорик снова задумался о своем брате Джоне, ныне графе Нортумберлендском. Отца к жизни этим не возвратить, но если б старик мог все это видеть, он определенно загордился бы. Это многое значит. Со дня гибели отца Ричардом владело ощущение, будто тот смотрит на него, а в самые тайные моменты видит и судит. При всей любви к старику, ощущение не из приятных.

Но винить молодого короля за такие проявления щедрости, безусловно, не стоит. Эдуард был любителем широких жестов, способный дать графский титул с такой же легкостью, как и посадить в тюрьму или казнить. Очень переменчивой натурой был этот Эдуард. Прямо-таки ртуть, а не король. И лучше было выказывать ему почитание и уважение. Тонкой куртуазности он как будто не замечал, но четко улавливал, когда они не оказывались.

Сейчас Эдуард вел вперед своего брата Джорджа, направляясь к внешней двери Генриховых комнат. Королевская длань покровительственно лежала на руке герцога Кларенского, и Уорик невольно улыбнулся, понимая, что цель этого визита состоит всего лишь в том, чтобы показать младшему брату низвергнутого короля.

Эдуард ткнул кулаком в дубовые доски. Они дождались, когда отодвинулся и снова задвинулся щиток на глазке, после чего дверь открыл один из стражников, сидящий безотлучно при Генрихе Ланкастере, как слуга и тюремщик в одном лице. Через дверь новый монарх не сразу признал в коленопреклоненной на каменном полу фигуре своего старого врага, приподнятое лицо которого было направлено к зарешеченному окну с цветным стеклом. Света снаружи не было, но внутри лицо узника скупо освещал масляный светильник в нише. Глаза Генриха были закрыты, а руки сцеплены перед собой. Вид у него был вполне умиротворенный, отчего Эдуард в безотчетном раздражении нахмурился.

Уорик отчего-то взволновался, припоминая, как они с ним однажды застигли Генриха в его шатре и взяли его в плен без всякой борьбы. Сам Эдуард не раз размышлял о том, как бы складывались их годы, если б они тогда прикончили Генриха.