Графу Уорику оставалось лишь ждать, бессмысленно наблюдая, как старик смазывает свои фальшивые зубы, пока качество смазки наконец не начинало его устраивать. Когда прислужник в очередной раз передавал Лалонду его кубок, Ричард неожиданно почувствовал на руке робкое прикосновение. Обернувшись, он увидел возле себя Генри Перси, с настойчивыми глазами и разрумяненным лицом. Под клейкими взглядами французской депутации Уорику оставалось лишь улыбнуться: дескать, я сам распорядился, чтобы ко мне подошли.
– Что-нибудь важное? – спросил он паренька.
Тот резко кивнул, явно нервничая в компании таких высокопоставленных особ. Уорик слегка расслабился. Французские гости вряд ли ожидали, что простой слуга общается на их языке. Между тем последыша Перси обучал французский воспитатель, и на французском мальчик говорил с завидной беглостью. Ричард даже подумывал поставить его прислуживать рядом с посланником: вдруг расслышит что-нибудь из приватного. Теперь же угадывалось, что паренька буквально разрывает от каких-то новостей. Уорик взял его за руку и повел к выходу из зала. На ходу он краем глаза заметил, как двое из депутации напряженно склонились перемолвиться со своими слугами – с чего бы? А еще один заспешил поклониться своему хозяину – спрашивается, зачем?
Что-то определенно происходило. Сомнения нет, что кое-кто из слуг у французов – шпионы или осведомители, а также те, кто умеет делать наброски лиц или рисовать, где что находится, – в том числе изгибы рек и крепости. В сущности, каждая депутация из Франции вела себя примерно одинаково, равно как и английская, что направлялась через Канал ко двору Людовика.
Посланник Лалонд обратил свои зубы в сторону слуг-французов, ну а Уорик крепче ухватил парнишку за руку и повел его подальше от французских ушей – туда, где у открытых дверей в зал переминался Ричард Глостер.
– Ну, что у вас? – прошипел наконец граф. – Говорит один. Давайте, быстро.
– Ваш брат, милорд, – зачастил Генри Перси. – Граф сэр Джон. У него в плену король. Возле Святого Павла, у Ладгейта.
– Что за вздор? С чего бы мой брат… Погоди… Король Генрих?
– Ага, пленником, – по-птичьи кивнув, высоким голосом вставил Глостер. – От вашего брата примчался человек, и мы сказали, что передадим вам его слова. Он там, ждет снаружи.
– Понятно. Что ж, тогда вы оба молодцы, – растерянно похвалил Уорик.
Под неотрывными взглядами якобы совсем не смотрящих в его сторону французов он, как мог, сделал непроницаемое лицо. И еще раз, уже с новым выражением, взглянул на французского посланника и его свиту из тридцати шести человек, что высадились на побережье позавчера утром. В полдень сюда ожидался король Эдуард, поприветствовать именитых гостей и показать, какой он распрекрасный, здоровый и статный мужчина и завидный жених – не потраченный годами, без язвин и шрамов, которому Англией повелевать как минимум ближайшие полвека. Безусловно, все это будет скрупулезно передано в розовые, похожие на ракушки уши французского короля.
– Скажите тому человеку, что я иду, – велел Ричард своим подопечным.
Усылая их, он легонько толкнул к выходу младшенького брата Эдуарда и рассеянным шлепком спровадил следом Перси. Было видно, как весть, словно сама собой, проникает, разлетается по залу, где сидят гости. Что с этим поделать? Ничего, кроме как задержать их в том самом зале.
– Милорды, мессиры! – возгласил Уорик бравым голосом.
В упавшей тишине все дружно обернулись к нему – одни с нескрываемым подозрением, другие с якобы нейтральным интересом.
– К сожалению, я вызван по одному неотложному делу, – продолжил граф. – Мне необходимо явиться к Его Величеству королю Эдуарду – на час, а может, и того меньше.
Уорик щелчком пальцев подозвал трех слуг и, скороговоркой раздав приказания, снова возвысил голос:
– Милости прошу продолжать наслаждаться этим отменным кларетом и мясными закусками. Их подадут еще, так что ни в чем себе не отказывайте. Эти слуги воспользуются честью показать вам зал, где заседает наш парламент, и вообще прогуляться, а может, и спуститься к реке…
На этом словоохотливость Ричарда иссякла, и, ограничившись поклоном посланнику Лалонду, он заспешил на выход; у дверей предусмотрительно велел начальнику стражи никого не выпускать. Уже в отдалении у него за спиной послышался яростный спор, гулко разлетающийся под сводами: французские слуги обнаружили, что их не отпускают следом за англичанином.
Конь Уорика был все еще в убранстве, в которое конюшие обрядили его для встречи французов: красно-золотое оголовье до самой шеи, из-под которого видны только глаза. Но животному этот наряд явно не нравился, и оно строптивилось, фыркая и раздраженно встряхивая головой. Граф на это дал коню шпоры и погнал его галопом вдоль прибрежной дороги к городу. Конь летел, взбрасывая комья глины вперемешку с навозом и отпугивая с дороги детей с матерями, так что вслед Уорику неслись или возмущенные возгласы, или радостное улюлюканье. К каменному мосту через Флит и воротам Ладгейт он подлетел, уже с ног до головы заляпанный грязью. Отрадно было видеть, что отряд охотников брата еще не вошел в город и непринужденно дожидается на въезде.
Уже на расстоянии узнавался темный плащ, который Джон носил поверх серебристых доспехов. В посадке и развороте плеч брата читалась безошибочная гордость. А рядом, на расстоянии вытянутой руки, виднелась субтильная поникшая фигура.
Сбавив ход коня на подъезде до резвого шага, Уорик подъехал к отряду. Перед ним, старшим, бывалые рубаки Джона Невилла расступились. Репутация у них заслуженная, но если они своими орлиными взорами думают заставить его струхнуть, то тут просчет: он птица более высокого полета и на равных общается только с королем.