Право крови - Страница 71

По мошнам ценности рассовать не удастся: при капитанах будут слуги, которые со всей надлежащей тщательностью будут вести опись всего, от нательных крестов и сюркотов до ладанок и охранных грамот, хранимых в исподнем. Пока одни занимаются ценностями, другие будут бродить по полю с тесаками в поисках тех, кто не погиб, а просто без сознания или же спрятался в надежде тайком уползти. С ними разговор короткий. Отдельная группа носильщиков будет выносить раненых из числа своих по близлежащим манорам для выхаживания (хотя, вероятнее всего, они просто истекут кровью и умрут). Работы предстоит на много дней, но королю не до нее. Эдуарда ждали другие дела и задачи, и этим крепким, румяным утром он повернул свое обтрепанное, забрызганное кровью воинство на север, навстречу ветру, который снова проснулся и сделался еще более льдистым. Скоро король Генрих и королева Маргарет обнаружат, что мир вокруг них всего за одну ночь неузнаваемо переменился.

Уорику нашли какого-то бесхозного мерина. Тот оказался норовист и через каждую сотню ярдов давал под своим новым хозяином круговой проворот, строптиво брыкаясь передними копытами. Причина взвинченности животного была, впрочем, ясна. Ветер хотя и очистил воздух от запаха внутренностей и крови, но здесь всюду витал дух смерти, и конь был подобен человеку, чувствующему в половицах скрытные шорохи мышей и тараканов. Частично мертвецов скрывал снег, но все равно куда ни посмотри, везде под его покровом угадывался силуэт, который будет вселять ужас, когда оттает.

Приближаясь к Эдуарду, Норфолку, Фоконбергу и брату Джону, Уорик натянул поводья, склонив голову. Из высокородной четверки – трое с кровью Невиллов и один Плантагенет – он подъехал последним: остальные уже были в сборе. Вид у всех был заметно пришибленный, хотя Эдуард постепенно оправлялся: лицо его вновь было твердым, решительным. С минуту между ними царило молчание.

Команда «В поход!» еще не прозвучала, и люди стояли нестройно. Некоторые отходили в сторону – их тошнило, и они мучительно откашливались и пускали вязкие струйки слюны и розоватой рвоты. Над такими не насмехались, да и рвоты у них, в сущности, почти не было: желудки-то пустые! При всем содеянном и увиденном эти люди были мрачны и неразговорчивы. Разумеется, они кричали здравицы своему королю, но лишь по зову капитанов. Звуки и действие вдыхали в них хоть немного жизни, отчего серые щеки розовели, а глаза теряли остекленелость. Оставив с тысячу людей заниматься работами и подсчетами, король Эдуард повел свое оборванное воинство дальше на север.

* * *

Восход солнца Маргарет встретила стоя у высокого окна купеческой гильдии Йорка. За спиной королевы уютно потрескивал огонь в большом камине. Заметив, как дыхание туманцем оседает на стекле, она отерла это место ладонью и обратила внимание, насколько бледная и тонкая у нее рука. За оконными рамами отсюда виднелись южные ворота города. Отдыхать, а тем более спать Маргарет было невмоготу: ведь не так далеко за нее сейчас сражается армия. Не было сил сносить холодную, темную протяженность невыносимого ожидания. Каждое мгновение растягивалось до невозможности, а воображение рисовало картины одну ужаснее другой.

В такие минуты ее тянуло к Дерри Брюеру, которого она неизменно донимала вопросами о том, что он думает, какое имеет мнение… Королева знала, что из города он на своей старой кляче ускакал в лагерь. Почему-то ее шпионских дел мастер отсутствовал весь день, а она изводилась, машинально втирая одну ладонь в другую, покуда костяшки пальцев не розовели, начиная побаливать. При виде снегопада Маргарет в теплой комнате передергивала плечами, как от озноба. От снега мир делался чистым, красивым, но вместе с тем и безжизненным, и от этого невольно тянуло к играющему живыми желтовато-оранжевыми языками огню.

Ее сынишка, не ведая о том, насколько высоки ставки, все утро попеременно то цокал своими оловянными солдатиками, то стучал мячом, пока Маргарет наконец не потеряла терпение и не залепила ему оплеуху, от которой у мальчика на щеке остался розовый отпечаток. Сын разревелся мелкими злыми слезами, ну а мать, конечно же, стиснула его в объятии, из которого он принялся вырываться, судорожно всхлипывая. Когда она выпустила его, он дал из комнаты стрекача, и повсюду снова воцарилась тишина, сделавшаяся еще несноснее. Муж флегматично сидел у камина, но не спал и не читал, а лишь с пустым благодушием смотрел, как пляшет, свиваясь переливчатыми жгутами, огонь в камине.

Маргарет взволнованно всколыхнулась: внизу на улице послышался стук копыт. Снаружи на раме лежал снег, а потому попытка вытереть изнутри ладонью стекло ничего не дала. За окном различалось очень немногое – всего несколько всадников, которые сейчас спешивались. Королева обернулась к двери на громкие голоса и отклики слуг.

Дверь распахнулась как под ударом, и внутрь порывисто вошел герцог Сомерсетский. Грудь его вздымалась. С собой в теплую комнату он внес холод, снег и чувство страха.

– Прошу прощения, миледи, – произнес герцог, – но битва проиграна.

Простояв пару секунд в оцепенении, Маргарет с тихим завыванием подошла к нему, взяла его за холодные руки и вздрогнула от вида его изможденности. Было видно, что при ходьбе он припадает на одну ногу, а другая у него едва сгибается. На коже у королевы подтаивал случайно упавший комочек снега, и она крупно вздрогнула.

– Но как… как такое возможно? – прошептала Маргарет.

Глаза у Сомерсета были как подбитые, с темными обводами, а на лбу все еще виднелись красные натертые полоски от шлема.