Право крови - Страница 42

* * *

Маргарет благосклонно взирала из угла нарядной теплой залы, блаженствуя от запаха вощеного паркета и сухих цветов. Вокруг негромко жужжали голоса ее лордов, слегка сконфуженных присутствием короля Генриха. При взгляде на него в их глазах читалось что-то похожее на досадливую жалость: они ожидали от монарха какой-нибудь, пусть даже мимолетной, искры осмысленности, ума и жизни, а он лишь слабо и благодарно кивал с безжизненной улыбкой, лишний раз демонстрируя пустоту, которая привела их всех на край пропасти. Маргарет уж и не помнила, когда последний раз испытывала к своему мужу сострадание. Его слабость ставила в уязвимое положение их сына, принца Эдуарда. Ради этого милого мальчика ее материнское сердце горело любовью, но даже в эти пронзительные, взмывающие моменты чувства она лишь снова ощущала у себя в сердце шипы при виде пустых глаз и слабоумной улыбки Генриха.

Будь он каким-нибудь умалишенным плугарем, на это, вероятно, можно было не обращать внимания. Но когда отсутствие воли в нем грозило обернуться опасностью для его жены, сына и всех мужчин и женщин, верных его делу, это не вызывало ничего, кроме горького гнева.

Лорды Сомерсет и Перси переговаривались меж собой голосами, отчетливо слышными с того места, где сидела за вышивкой Маргарет. Работала она вполглаза, так что узор в итоге, скорее всего, придется распустить, но зато это позволяло ей неброско сидеть и слушать, улавливая все, что нужно было услышать. С возвращением мужа эта тонкость сделалась необходимой для того, чтобы лорды постоянно помнили о венценосной роли своей королевы.

Эта мысль вызывала улыбку. В юности Маргарет как-то не придавала значения тому, насколько мужчины озабочены своим положением в обществе. Им необходимо знать, кто стоит над ними, а кем из нижестоящих можно благополучно помыкать. Не думала будущая королева Англии и о том, сколько времени подобным вычислениям уделяют женщины. Губы ей тронула ухмылка. Женщины тоже хороши: теснят локтями своих сестер так, что будьте любезны! А все ради собственной безопасности. Потенциал угроз среди окружающих женщины чуют гораздо острее мужчин.

Стены Йоркской гильдии торговцев тканями были, понятное дело, увешаны великолепными гобеленами, каждый из которых, безусловно, являл собой кропотливый труд длиной в несколько лет. Оглядывая их, Маргарет сознавала стремление их создателей распланировать свою будущность, начать дело, которое не завершится с окончанием того или иного полотна. «В этом сама суть цивилизованного уклада и порядка», – подумала она с толикой самодовольства. Примерно то же можно сказать и о ее усилиях, размеренности и терпении. Благодаря им ее самые могущественные враги повержены. На это ушли годы, но зато сотканное ею полотно крепко и тонко выделано и сохранит свои цвета еще на сотни лет после того, как сами враги обратятся в прах.

Поначалу, когда Лондон отвернулся от ее мужа, Маргарет ярилась. На тот момент она не знала, как это событие посеет по всей стране драконьи зубы негодования. Ворота города Йорка открылись для ее лордов, гонцы оттуда выехали навстречу колонне аж за несколько часов до прибытия монаршей четы, чтобы дать знать: королю в приеме отказано не будет.

Отчасти (Маргарет это знала) все это складывалось благодаря радениям Дерри Брюера. Шпионских дел мастер понимал, какого рода истории надо распространять, и устроил так, чтобы они, подобно кругам по воде, тихо, шепотком расходились по всем постоялым дворам, тавернам и купеческим гильдиям от Портсмута до Карлайла. С горсткой отважных, верных престолу сподвижников королева отправилась на север, где, рискуя жизнью, вывела из горных крепостей и привела сюда шотландцев. В грубых городах Севера она сплотила вокруг себя достаточно смельчаков, чтобы спасти короля, и вырвала его из лап предателей, обратив их в бегство. В конце же концов, ее предал сам Лондон – изменнический город деляг, ростовщиков и блудниц, оплот безумия, снедаемый лихорадкой алчности и нечестия. Город, излечить который можно лишь каленым железом, приложенным к плоти.

Дни отчаяния сменялись изумлением при виде того, как оборванная королевская армия начала прирастать, а затем и разбухать от своей многочисленности. Каждый городишко на пути колонны поставлял сколько-нибудь ратников, готовых сразиться за поруганную честь короля. Устами посланцев Дерри и за счет королевской казны вести достигали всех хуторов, деревень и городов, больших и малых. В сотнях таверн на королевские монеты скупался весь эль, а затем перед бражниками выступал какой-нибудь молодец и наутро уводил всю эту братию с собой под знамена Генриха, сражаться за государя.

Маргарет исподволь поглядывала на мужское собрание. Облеченные весомостью люди стояли в нем раздельно, прочие же перемещались от кучки к кучке. Иначе, видимо, и быть не могло, учитывая то, как подпитывал это тяготение Дерри Брюер, хлопотливой пчелой суясь в десятки соцветий и затем начиная сначала. А у пчел, кстати, что: носы, хоботки или клювы? Если клювы, то, получается, они все имеют сходство с графом Перси. Его клювище столь характерен, что, когда он отворачивается, о чем-то ином в его облике памяти и не остается. Граф Перси сейчас был занят разговором с одним малым из Ирландии, чье имя королева не помнила. А вон Куртене, граф Девон. Столько новых капитанов, рыцарей и знатных лордов развелось при дворе, словно все они только и ждали, что правого дела, где есть шанс одержать победу.

Маргарет качнула головой, чувствуя внезапный прилив раздражения. Где же были они со своей помощью, когда дом Йорка держал Генриха в оковах, а само ее дело казалось безнадежным? Приспособленцы… Хотя нет, скорее, прагматики. Это можно понять, даже презирая их. И все равно оставаться благодарной за то, что в холодной своей оценке они все-таки избрали ее сторону.