Право крови - Страница 36

В эту секунду Уорик решил, что не будет цепляться за свое превосходство. Да, Эдуард моложе и не столь опытен, пусть даже он стоит выше в иерархии титулов. Молодой человек и не ждет, что станет во главе сводного войска. По своему праву он стоит здесь вторым за герцогом Норфолкским. Но себе Ричард поклялся, что ни в коем случае не будет принижать молодого человека, ущемлять его. Для этого существовала уйма способов, но Уорик был исполнен решимости включать Эдуарда во все грядущие замыслы, чтить память его отца, но вместе с тем и наставлять сына Йорка.

Отчасти это решение было обусловлено тем, что ратники Эдуарда одержали победу. Это сказывалось в их теперешней осанистости и презрительных взглядах, которые они кидали на кентцев. Кое-где уже успели случиться заварухи, начавшиеся с задиристых перекличек и переросшие в выяснение на кулаках. Уорик намеренно не реагировал на беготню с дубинами своих капитанов, стремящихся внести мир и порядок в ряды ратной братии. Чувствуя на себе пристальный взгляд, он обернулся и увидел, что Эдуард Йорк на него смотрит.

– За то, что случилось под Сандалом, я тебя не виню, – сказал он голосом до странности громким, так что Ричард даже моргнул. – Ты не мог дать своим людям крылья, чтобы те перенеслись туда на поле боя. И я знаю, что ты разделяешь мою скорбь. Знаю, что твой отец погиб вместе с моим, и на том же поле. До тебя довели слова моего отца?

– Он сказал, что победы королева не одержала, – ответил Уорик тихо, вполголоса. Эдуарда он помнил еще тринадцатилетним мальчишкой, когда тот обитал в Кале при английском гарнизоне, учась пить, как заправский кутила, и драться на ножах. Под пристальным взглядом едко-голубых глаз этого могучего гиганта делалось неуютно. – Что она лишь развязывает руки сыновьям. То есть нам.

Йорк всей грудью вдохнул воздух и медленно выдохнул через нос.

– Так давай же сбросим с себя эти путы, Ричард! Перед теми, кто нас притесняет. Не потерпим на себе никакой узды, никаких оков, ни на руках, ни на ногах, пока не возьмем того, что нам причитается, от всех тех, кто нам должен.

Произнося это, Эдуард колебался между лихой уверенностью и холодком опасливости. Ярость его была ясна и выстрадана, а потому понятна во всем своем объеме. Хотя в часы ее затишья он не знал ни что сказать, ни какой отдать приказ. В такие минуты у него было ощущение, будто люди догадываются, что идут всего лишь за нарисованным солдатиком, за мальчишкой, который рядится в мужчину, а одевается не как подобает герцогу, а как бриганд. Потерянный в этих своих страхах, Йорк не видел, как смотрят на него его люди, не замечал, что на лицах их светится гордость за своего сумасбродного великана.

Под его пронизывающим взглядом Уорик медленно кивнул. Эдуард издал вздох облегчения.

– У нас с тобой… сколько? Двенадцать тысяч? – спросил граф, почесывая щетину на скуле. – Под королевой, Сомерсетом и Перси больше, но не так чтобы намного.

– Я герцог Йоркский, – сказал Эдуард, морща бровь на все еще непривычно звучащий титул. – Как и ты теперь граф Солсбери. В городках и предместьях полно крепких кузнецов и коновалов, плотников и суконщиков, желающих ходить с высоко поднятой головой. Они примкнут к нам, Ричард, стоит мне попросить их именем отца. Или если их попросишь ты, от своего. Они с охотой придут, чтобы мстить. И соберутся под чертовыми колами на стенах отцова города.

Плечи Эдуарда дрогнули, а глаза зажмурились от представленной тяжкой картины, после чего зажглись еще бо́льшей неукротимостью.

– Королева сейчас, скорее всего, в Лондоне, – сказал Уорик.

Шея у него порозовела: это косвенно задевало тему проигранной битвы. Но Йорк не обратил на это внимания, а лишь рубанул рукой воздух.

– Тогда и мне нужно направиться туда. Ты понимаешь? Все просто. Где стоят или спят наши враги, там до́лжно быть и нам. Сколько пути до Лондона?

– Миль сорок, не больше. Примерно два дневных перехода, если люди отдохнувшие и накормленные.

Эдуард хмыкнул.

– Мои с шага не собьются. Где пешком, где бегом, они шли со мной от самого Уэльса, а с собой гнали сотни голов овец. Баранины за это время сожрано столько, что я ее разлюбил, пожалуй, на всю оставшуюся жизнь. Могу и твоих угостить несколькими десятками, что остались, – хотя овцы, признаться, исхудали, в отличие от нас, отъевшихся на их мясе.

– За такой подарок могу тебя лишь поблагодарить, – сказал Уорик вполне искренне. – А уж люди обрадуются, слов нет!

При мысли об угощении его рот наполнился теплой слюной.

Молодой герцог на это безучастно кивнул, хладнокровно продолжив:

– Люди у меня должны быть сильными, Ричард. Я видел, как мой отец обращался с королем Генрихом и его союзниками – уважительно обращался. И вот теперь его голова вздета на железное острие. Помнишь, как ты в прошлом году остановил мою руку в шатре короля, когда Генрих лежал там безоружный и беспомощный? Если б я мог вернуться в то утро, я бы перерезал ему глотку, и тогда, быть может… – От нахлынувшего горя голос Эдуарда сдавленно осекся. Он снова зажмурил глаза, и слезинки, выкатившиеся из-под его век, проложив блесткие дорожки, затерялись в черной щетине на щеках. – Быть может, я сумел бы тогда спасти отца. Может, он по-прежнему жил бы, если б я прирезал того мямлю, а я… Ч-черт, язви их всех! Обратного пути теперь нет, Ричард. Я теперь отчетливо не помню ни одного дня, не помню, сколько ошибок я совершил. А ведь я видел восход трех солнц, я тебе не рассказывал? Близко, вот прямо как тебя, клянусь. В Уэльсе. Но ни одно из них я не смог бы направить вспять, чтобы оно сменило свой путь. Даже ради моего отца. Бог сохрани его душу, а Христос спаси!