Право крови - Страница 32

Один из оруженосцев машинально перекрестился, другой расправил плечи. Значит, снова на войну. Все эти люди помнили битву при Мортимерс-Кросс, где в малиновом страшном небе взошли сразу три солнца, кидая невероятные тени. Там они видели, как по усеянному телами полю разгуливает с мечом Эдуард Йорк – без шлема, в багряных от крови доспехах, обезумевший от горя. Все – и капитаны, и рыцари – ведали, на что способен их господин, и взирали на него с благоговейным ужасом.

10

Провиант в лагере королевы отсутствовал начисто – ни кусочка солонины, ни даже собачатины, чтобы скормить пятнадцатитысячной рати, – одна лишь затхлая водица, чтобы смочить горло. Последние запасы съестного были израсходованы еще перед битвой в Сент-Олбансе, а окончательно дочищены на пути к стенам Лондона. Воинству оставалось лишь глазеть на неприступную столицу с желудками, урчащими и стонущими от голода, мучительно представляя себе сытное жаркое, наваристую похлебку, пудинги, пироги и жареные окорока на вертелах, при вращении истекающие собственным ароматным соком.

Уже несколько долгих часов люди, приведенные королевой на юг, топтались на ногах или торчали в седлах, тревожно перешептываясь в благоговейном смятении: подумать только, здесь самого короля держат у ворот, как нищего, заставляя чего-то ждать! Приказа отдыхать или даже положить оружие Маргарет не отдавала, так что палаток из обоза не разбирали. Не разрешалось даже присесть – те немногие, кто позволил себе это сделать, получали окрик и тумак от начальства, что вынуждало их снова взгрестись на ноги.

Когда солнце, осеяв стены темным золотом, коснулось горизонта, Маргарет приняла просьбы капитанов выпустить людей на охоту и даже разрешила разжиться провизией в деревушках вокруг города, но на расстоянии не более одного дневного переезда. Упор делался исключительно на мелкие группы по полдюжины верховых за раз, хотя отчаянность положения была видна невооруженным глазом. Если ворота останутся закрыты, то армия изголодается и так или иначе придет в движение. Что произойдет, если вся сила и богатство Лондона отвергнут короля с его войском, оставалось лишь гадать. Прежде такого не случалось никогда.

Дерри Брюер с самого момента прибытия ушел в дела, непрерывно совещаясь с Сомерсетом (вся антипатия между ними ввиду общих трудностей была отложена). Сообща они направили к воротам депутацию с требованием пропустить короля. Королевскую печать не нашли, и Генри Бофорт скрепил десяток писем своим восковым оттиском; на лице его при этом читалось глухое отчаяние. Отправил послания и Дерри, но иного свойства – в большинстве своем неписаные и негласные. И ставку он делал на маршруты обходные, менее известные, разослав вокруг окруженного стенами города стайку оборванцев – туда, где имелись лазейки, а караульные, вероятно, были не столь бдительны.

Нельзя сказать, что Лондон совсем уж не сознавал присутствия армии за стенами. Хотя ни Маргарет, ни ее лорды не могли взять в толк, в чем тут дело. Ведь они победители в борьбе с Йорком, именно они вернули державе Ланкастера – теперь уже и отца, и сына. И тем не менее в Лондон они не могли сделать и шагу, а со стен на них нервно поглядывали арбалетчики, как на какую-нибудь вражью силу вроде мятежников Джека Кэда.

Официальное требование пропустить подняли на веревке, и оно исчезло где-то за стеной. Сомерсет снова сел в седло и изготовился ждать в переднем ряду, все еще уверенный, что ворота откроются – а как же иначе? Красноватое зимнее солнце по правую руку клонилось к закату. Конь Генри скреб дорогу копытом, но всадник не давал ему сойти с места. Как же так: не может же столица державы оставить своего короля и королеву замерзать средь чиста поля? Молодой герцог ждал, а рядом с развернутыми стягами ждали его знаменосцы – ждали, когда можно будет пришпорить коней и въехать впереди всех, звонко цокая копытами, под свод ворот. Но только ворота все не открывались. Быстро густели сумерки, становилось морозно, в темнеющей синеве вечера всходила низкая луна. Сомерсета под пластинами доспехов начинал пробирать озноб. Скрипя ремнями и металлом, он пробовал размять затекшие мышцы, не слезая с седла – получалось не ахти.

– Ищите место под ночлег, – бросил он наконец своим людям. – Ночь на дворе, до утра ворот не откроют. Чтоб их всех оспа изъязвила!

Повернув коня, Бофорт рысцой пустил его туда, где на дороге уже растянулся импровизированный лагерь. То, что земля на прилегающей местности была мягкой и влажной, на пользу не оборачивалось. Стоило человеку немного постоять на ней, как вокруг ног у него уже скапливалась зеленоватая водица. Спать на таком болоте было решительно невозможно, и люди вынужденно подыскивали себе место посуше на самой дороге. Таким образом становище растянулось на целые мили – неудобство жутчайшее, но кто же знал, что их вот так не пустят в город?

Как и ожидал Дерри, сразу после того как Сомерсет прервал свое свирепое бдение у ворот, его вызвали к королю. Сам Генрих вряд ли сознавал причину остановки, но зато Маргарет была не по-хорошему бодра, рассерженно шагая туда-сюда по неширокой полоске меж двумя возами, поставленными рядом в качестве пристанища. На случай дождя между ними на столбах натянули навес. К столбам крепились факелы и была приставлена взятая в пушкарском обозе жаровня, отчего под навесом стоял помаргивающий, мутновато-красный свет. Поднырнув под полотняный клапан, Брюер дождался, пока его опознает часовой, и только после этого двинулся дальше. Этой ночью все были слегка взвинчены, и не хватало еще получить секирой по ребрам из-за собственной торопливости. Под одной повозкой Дерри приметил знакомого мальчишку-посыльного и цокнул языком, привлекая его внимание. Одному из часовых хватило проворства ухватить порскнувшего навстречу мальчугана, на что шпионских дел мастер чутко отреагировал: