– Лучше и не бывает, сэр! – отозвался юноша. – Хотя, признаться, никак не могу отделаться от раздумий, как же все-таки отреагирует на известие мой брат. Хотелось бы одного: пусть он примет все как есть и мы больше не будем к этому возвращаться. Как вы и говорили, сэр. Мы с Изабел отныне женаты, и этого не изменить. Вы как думаете, Эдуард с этим согласится?
Граф повернул голову, оглядывая пыльную ленту дороги впереди.
– Я в этом уверен, – ответил он. – Мы все должны принять то, чего не можем изменить. Так что беспокойства, Джордж, я не испытываю. Ни малейшего.
– Теперь ступайте по домам, – скомандовал Джон Невилл. – А мои люди будут вершить здесь суд.
Он вызывающе оглядел обтрепанные остатки королевской охотничьей свиты: пусть только попробуют возразить! После того как увезли короля Эдуарда, люди Невилла взялись прочесывать плененных, бесцеремонно орудуя топорищами. Луки, мечи и вообще любое изделие из металла, представляющее мало-мальскую ценность, сразу изымалось. Бдительно срезались кошельки и побрякушки, а тем, кто упирался, доставалось по шеям. При таком численном превосходстве о сопротивлении не могло быть и речи. Королевские рыцари сносили грубое обращение, в основном, со стоической невозмутимостью. При лучниках из ценного были разве что их луки, которые те с притворным безразличием скидывали в кучу (истинность чувств выражали лишь взоры, провожающие свое оружие, с которого недруги стягивали тетивы, заматывая тисовые рукояти в тряпье). Когда от отряда отсекли Вудвиллов, самые храбрые зароптали. Графа Риверса вместе с сыном заставили спешиться, связали им руки и повели в сторону от остальных королевских рыцарей и компаньонов. На недовольство и роптания Джон Невилл был вынужден продемонстрировать свой нрав. Одним резким жестом он направил на смутьянов людей с дубьем. Усмирение вышло коротким, но крутым: двое убитых, четверо в крови и без сознания.
Оставшихся охотников сбили в кучу и пинками выгнали на дорогу – те едва успели подхватить своих раненых и убитых. Джон Невилл смотрел им в спины лютыми глазами смерти – так, что мало кто посмел обернуться. Когда последние из них затерялись в просторе полей, он приказал разбить рядом с дорогой лагерь, отрядив нескольких из оставшихся конников в ближайший городок – спросить насчет использования тамошнего суда, а заодно и эшафота.
– У вас нет таких полномочий! – воспротивился граф Риверс. Старик уже понял поистине смертельную серьезность своего положения: вокруг одни враги, на которых сейчас нет управы. – Мы сдались, сэр, в расчете на достойное обращение. Зачем нам еще потерянные жизни? Если так уж надо, то в вашем праве запросить выкуп с соответствующим ожиданием платежа. Не нужно грозить мне всякими там судами и эшафотами. Ведь вы же, смею полагать, человек чести?
– Кем я только ни был, милорд, – криво усмехнулся Джон Невилл. – И сегодня, и особенно вчера. Меня, помнится, звали ищейкой Эдуарда, когда я излавливал и убивал для него ланкастерских лордов. Взять того же Сомерсета – герцога, между прочим, – голову которого я лично пристроил на пеньке и срубил, как капустный кочан. – Видя, как побледнел от этих слов граф Риверс, Джон довольно кивнул и цыкнул щербатым зубом. – Еще какое-то время я побыл графом Нортумберлендским. Только это, по всей видимости, не понравилось вашей дочери. И она попросила своего мужа отнять у меня и земли мои, и дом.
– А вы в ответ, я вижу, нарушили клятву верности. Измена, между прочим, за которую гореть вам в геенне огненной. Полыхать веки вечные.
Невилл на это рассмеялся зловещим, рыдающим смехом.
– Вам бы надо сказать это моему брату, милорд. Это у него разум полыхает от подобных мыслей. А я что? Я исповедаюсь – и тем самым смою грех, стану чист, как младенец. Но сначала я свершу над вами суд. Где свидетелями будут мои люди.
К ним приблизился сын Вудвилла, имеющий возможность ходить, хотя руки у него были связаны за спиной.
– Сэр, если вы посягнете на кого-нибудь из семьи королевы, обратного пути у вас считай что уже нет. Вы понимаете это? Ни мира, ни прощения, ни возможности искупить вину – вообще ничего. Если же вы нас сейчас отпустите, то мы можем доставить ваши требования моей сестре. Вам нужен Нортумберленд? Пожалуйста, он снова может стать вашим, со всеми пергаментами и печатями, такими, которые уже никогда не позволят его у вас отнять!
– Боже правый, юноша! Вы, наверное, законотворец? – бешеными глазами поглядел на него Невилл. – А я и не знал, что существуют такие великолепные уложения! Безусловно, я доверюсь вашим словам, особенно после того как у меня уже отчуждены титулы и земли!
Он с рыком пнул молодого рыцаря по ногам, и тот свалился наземь.
– Теперь я уже не граф, а маркиз Монтегю. Единственное, что осталось у меня за душой, помимо обрезков моих бывших владений. – Он обвел глазами напряженно застывшие лица вокруг. – А ну принесите сюда топор и позовите еще людей, чтобы были свидетелями! Какое же место может быть сподручней для суда, чем божья мурава на просторах Англии? – возвысил Джон Невилл голос над скованными страхом отцом и сыном. – Может, для этого годней дубовые скамьи и железные решетки? Нет, мой честный люд! Единственный мой судия – это Всевышний и моя собственная совесть, а потому объявляю сей суд открытым.
Вокруг все плотней теснились люди. Графа Риверса Невилл приткнул возле сына, нажимом руки поставив коленями на влажную землю.
– Вы, двое Вудвиллов из незнатного рода, обвиняетесь в нечестии и наветах королю Англии, в том, что свили себе гнезда в шелку и бархате, оклеветав и сместив для этого семью несравненно более благородного происхождения и крови.